облако тэгов
Цезарий Збежховский (Cezary Zbierzchowski) "Холокост Ф. (Holocaust F)"
Роман из цикла "Ramma". Киберпанк, нанопанк, (пост)апокалипсис, транс/постгуманизм и даже религиозная фантастика в одном флаконе.
Издательская аннотация: "Концы света имеют в фантастике живописную традицию. Но что, если распадаются не только миры, но и смыслы, общества, метафизические системы и онтологии?
"Холокост Ф" Цезария Збежховского это дерзкая жёсткая НФ в современном стиле, представляющая образ неумолимого будущего, повествующая о войне, в которой военные действия сами по себе являются произведениями искусства. Какие тайны скрывает колыбель крадлера? Что открыл в бесконечности космоса туннельный корабль "Сердце Мрака", который — попав в пространственно-временную петлю — в очередной раз приближается к орбите Земли? Что такое плазмат, покинувший Землю, а что — френы, которые на ней остались? Как сражаться с Саранчой, модифицированными "вампирами" или изменяющим распределение вероятности "мороженным"? Стоит ли спасать мир, если в нём кончилось всё, за что стоило бы сражаться?
"Холокост Ф" это динамическая смесь энергии Стросса, масштабного видения Стивенсона, пессимизма Уоттса и щепотки-другой безумия Дика. Такие книги появляются необычайно редко, но появившись неизменно становятся большим праздником для читателей".
Авторам аннотации не позавидуешь, поскольку роман Збежховского сложно описать, а ещё сложнее понять, что, собственно, в нём происходит. Нет, с точки зрения сюжета, всё, вроде бы, начинается достаточно привычно. В связи с усилением активности неких партизан полёты запрещены, и семейство, владеющее огромной корпорацией "Элиас Электроникс", вынуждено добираться до своей крепости в горах на автомобилях. Повествование ведётся от имени сына главы клана Франтишека, страдающего синдромом Туретта, так что поначалу описываемые странности можно объяснить этим фактом. Но вскоре концентрация странного становится слишком высока. Описываемый мир явно высокотехнологичен — нанотехнологии, прямое подключение к сети, андроиды, искусственные интеллекты и т.п., но в то же время из мира ушёл Бог, и это не фигура речи, а факт. Упомянутые партизаны оказываются вампирами, по дорогам бродят зомби, пострадавшие от компьютерных вирусов, а мозги главного героя и всего его семейства, как выясняется, заключены в специальные колыбели (потому они и крадлеры), что позволяет менять тела, если и не как перчатки, то ненамного сложнее, чем дома. В общем, "всё страньше и страньше". Конечно, постепенно, все эти странности выстраиваются в систему, и к концу автор объясняет почти всё, но, на мой взгляд, далеко не каждому читателю будет по зубам этот роман. Странно даже, что авторы аннотации не сравнили Збежховского с Дукаем, тексты которого весьма не просты для восприятия неподготовленным читателем. С другой стороны, автор столь смело и неожиданно смешивает самые разные направления и идеи, что, на мой взгляд, любителям неординарной фантастики стоит напрячься и, таки, прочитать. Единственное, о чём пожалел лично я, это о том, что не застолбил хотя бы в небольшом рассказике использованную Збежховским богословскую идею, которую я обдумываю вот уж лет двадцать. Впрочем, сам виноват, идеи носятся в воздухе и часто залетают в более чем одну голову, а голова Збежховского, похоже, их просто притягивает.
Рекомендую, как я уже написал, любителям неординарной фантастики, владеющим польским языком. Впрочем, как я понял, вскоре должен выйти перевод романа, так что последнее ограничение будет снято. Сам же я попробую найти рассказы из того же цикла, в которых, как рассказывал на "ЛиТерре" Сергей Легеза, раскрываются некоторые загадки, оставшиеся не раскрытыми в романе. Вдумчивого нам всем чтения.
Ян Потоцкий "Рукопись, найденная в Сарагосе"
После просмотра одноимённого фильма (мой отзыв на фильм) решил прочитать роман, о котором много и неоднократно слышал, но который никогда не попадал мне в руки. И не разочаровался в своём решении.
О сюжете: во времена наполеоновских войн рассказчик находит в захваченной французами Сарагосе рукопись, в которой повествуется о приключениях молодого капитана валлонской гвардии Альфонса ван Вордена. Через некоторое время рассказчика захватывают испанские партизаны, руководитель которых оказывается потомком этого самого Альфонса и любезно соглашается перевести рукопись на французский язык. Этот перевод рассказчик и предоставляет нашему вниманию. Итак, молодой Альфонс ван Ворден, направляясь в начале XVIII века в Мадрид к месту службы попадает в горах Сьерра-Морены в весьма странную историю. Вначале его оставляют слуги, убоявшиеся гнездящихся в горах злых духов. Потом, когда Альфонс располагается на ночлег в покинутой хозяевами гостинице, его ночью искушают две прекрасные сарацинки, а утром герой просыпается в двух часах пути от гостиницы — под виселицей, на которой висят местные разбойники братья Зото. После этого он встречается с отшельником и одержимым, его пытается захватить инквизиция, а в конечном итоге Альфонс с обитающим в затерянном в горах замке каббалистом и его сестрой присоединяются к цыганскому табору и блуждают с ним по горам, слушая истории, которые рассказывает вожак цыган и другие персонажи. Собственно, из этих историй роман, в основном и состоит. Причём рассказываются истории рекурсивно: персонаж рассказывает историю, персонаж которой рассказывает историю, персонаж которой рассказывает историю и т.д. где-то до пяти уровней вложения. Истории причудливо переплетаются, персонажи переходят из одной в другую, а порой и появляются на самом верхнем уровне — в рамочной истории, и из всего этого пёстрого плетения постепенно становятся ясны суть и цель приключений главного героя. И, кстати, оказывается, что роман, поначалу казавшийся фантастическим (в том смысле, в каком может быть фантастическим роман начала XIX века) ничуть не более фантастичен, чем, к примеру, "Граф Монте-Кристо", или "Дон Кихот". Он, скорее криптоконспирологический, но дойдя до этого места, стоит, пожалуй умолкнуть.
Романы двухсотлетней давности могут показаться заметной части современных читателей скучными и затянутыми, поскольку писались они в расчёте на неторопливое чтение по нескольку страниц в день и повторное перечитывание. Я же люблю такие повествования, написанные витиеватым и несколько тяжеловесным старинным слогом, наполненные эвфемизмами, тонкими и тончайшими намёками и столь же тончайшей, не всегда уловимой привыкшим к современному прямолинейному юмору читателем иронии. Последнее — особенно.
Рекомендую любителям старинных хитросплетенных романов.
P.S. Выписал для памяти некоторое количество цитат. Никакого специального смысла большинство из них не имеют, просто понравились мне по тем или иным причинам, так что помещаю их под кат.
– Дорогой Зото, я узнал о состязании в чудачествах, которые жена твоя затеяла со своей сестрой. Коли ты это сразу не прекратишь, то будешь несчастен всю жизнь. Перед тобой два пути: либо как следует проучить жену, либо заняться ремеслом, которое дало бы тебе возможность покрывать ее расходы. Если ты выберешь первый путь, я дам тебе ореховый прут, который я часто пускал в ход, имея дело с покойной женой. Прут этот, правда, не из тех, которые, если их взять за оба конца, поворачиваются в руках и служат для обнаружения подземных ключей, а иной раз и кладов, но, ежели взять его за один конец, а другим коснуться спины твоей жены, я ручаюсь; что ты легко и быстро вылечишь ее от всяких причуд. Но ежели ты желаешь удовлетворять все ее капризы, я познакомлю тебя с самыми бесстрашными людьми во всей Италии, которые теперь как раз гостят в Беневенто, так как это пограничный город. Полагаю, ты меня понял, так подумай и дай мне ответ.
Отец был немного взволнован, как обычно бывает после первого убийства.
– Ты ошибся, синьор, – возразил мой отец. – Сразу видно, что ты меня не знаешь. Да, я нападаю на людей из-за угла либо в лесу, как пристало человеку порядочному, но никогда не исполняю обязанностей палача.
Выйдя на волю, мать моя была встречена с великим почетом соседками и жителями всего квартала, потому что на юге Италии разбойники – такие же народные герои, как в Испании – контрабандисты. Часть всеобщего уважения досталась и на нашу долю; в особенности меня признали главарем всех сорванцов на нашей улице.
Он начал с того, что дал нам в руки «Сефер Зохар», так называемую «Светлую книгу», в которой ничего нельзя понять, настолько блеск этого произведения ослепляет сознание созерцающих. Затем мы углубились в «Сифра Дизениута», или «Книгу тайн», в которой самое понятное предложение может вполне сойти за загадку.
В то же время я признаю, что в мире духов произошли большие перемены. Так, например, оборотни, если можно так выразиться, принадлежат к числу новых открытий. Я различаю среди них два вида, а именно – оборотней венгерских и польских, мертвецов, вылезающих по ночам из могил и сосущих человеческую кровь; и оборотней испанских – нечистых духов, которые, войдя в первое подходящее тело, придают ему любые формы…
Тогда почти все трактиры в Испании были так устроены. Весь дом состоял из одного длинного помещения, в котором лучшую половину занимали мулы, а более скромную – путешественники. Несмотря на это, там всегда царило веселье. Погонщик верховых мулов, чистя их скребницей, в то же время волочился за хозяйкой, которая отвечала ему со свойственной ее полу и профессии живостью, пока хозяин своим вмешательством не прерывал, хоть и ненадолго, этих заигрываний.
– Все эти странности привели к тому, что я прослыл в Гранаде помешанным, в чем тамошнее общество не вполне ошибалось. Говоря точнее, я казался помешанным оттого, что безумие мое было непохоже на безумие остальных гранадцев: я мог бы снова стать разумным в их глазах, если б во всеуслышание объявил себя покоренным чарами какой-нибудь из местных дам.
Написав множество цифр, он вернулся к нам и спросил, почему мы так встревожены. Мы ответили, что тревожимся за судьбу его бумаг. На это он сказал, что тревога о его бумагах говорит о доброте наших сердец и что, как только он кончит свои вычисления, он придет тревожиться вместе с нами.
– Вопрос, который сеньора задает мне, – ответил Веласкес, – говорит о том, что одна любовь развивается в возрастающей прогрессии, а другая в убывающей. Следовательно, должен наступить такой момент, когда влюбленные будут любить друг друга одинаково. Таким образом, проблема разрешается на основе теории максимумов и минимумов, и ее можно представить себе в виде кривой линии. Я нашел очень удобный способ разрешения всех проблем такого рода. Допустим, например, что икс…
– Позволь мне, сеньор Веласкес, – сказал каббалист, – еще раз выразить удивленье, что ты одинаково сведущ и в истории и в математике: ведь одна из этих наук основана на соображении, а другая на памяти, и две эти духовные способности друг другу прямо противоположны.
«Как же так? – подумал я. – Для того ли я, следуя Локку и Ньютону, дошел до крайних пределов человеческого познания и сделал несколько уверенных шагов в безднах метафизики, поверяя основы первого с помощью расчетов второго, чтобы меня после этого объявили помешанным? Причислили к существам, едва ли принадлежащим к роду человеческому? Пропади пропадом дифференциальное исчисление и всякое интегрирование, на которые я возлагал все свои надежды».
Ведь женщины у нас во время поста носят покрывала, которые зовутся катафалками. Эти ниспадающие оборки из крепа закрывают лицо, как на маскараде.
– Это невозможно, – возразил я. – Я благородного происхождения и не могу быть слугой. А нищим я стал потому, что это ни для кого не зазорно.
– Моя система, – ответил Веласкес, – охватывает всю природу и, следовательно, должна содержать в себе все чувства, которыми природа наделила человека. Я исследовал и определил их все, особенно же это удалось мне относительно любви; я открыл, что ее очень легко выражать с помощью алгебры, а тебе, сеньорита, известно, что алгебраические задачи поддаются безупречному решению.
– Восхитительная Лаура, – сказал Веласкес, – ты угадываешь мои мысли. Это и есть, о прелестная женщина, формула бинома, открытая кавалером доном Ньютоном, которая должна руководить нами в исследованиях человеческого сердца, как и вообще во всех наших расчетах.
Мать воспитала меня в строгих понятиях о добродетели, и я знала, что не следует принимать подарков от незнакомца, но некоторые соображения, которые у меня тогда возникли и которых я теперь уже не помню, заставили меня взять перстень.
Совесть есть в значительной мере создание человека, так как то, что в одной стране считается добром, в другой рассматривается как зло. Но в целом совесть указывает на то, что процесс абстрагирования так или иначе обозначил доброе или злое. Животные не способны на такое абстрагирование и поэтому не имеют совести, не могут следовать ее голосу, потому не заслуживают ни награды, ни наказания, разве только таких, которые назначаются ради нашей, а ни в коем случае не ради их собственной пользы.
Мы видим, таким образом, что человек – существо единственное в своем роде на земле, где все остальное принадлежит к общей системе. Только человек может сделать предметом своего мышления собственные мысли, только он умеет абстрагировать и обобщать те или иные свойства. Благодаря этому он способен совершать похвальные поступки или причинять обиды, так как абстрагирование, обобщение и различение выработали в нем совесть.
– Спасибо, сеньор, – сказал я, – ты сообщаешь мне гораздо больше, чем я хотел знать.
Молодой человек, наделенный способностями, горит желанием выдвинуться. В тридцать лет он жаждет популярности, позже – уважения и почета.
[...] но в том и заключается великая загадка человеческого сердца, что никто не поступает так, как должен поступить. Один все счастье видит в браке, всю жизнь колеблется перед выбором и в конце концов умирает холостым; другой клянется никогда не жениться и, несмотря на это, меняет жен одну за другой.
Что касается человека и животных, он признал началом их бытия жизнетворную кислоту, которая, вызывая ферментацию материи, непрерывно придает ей формы
Дон Велиал перебил меня.
– Я, – сказал он, – один из главных участников могучего сообщества, поставившего себе целью делать людей счастливыми и излечивать их от бессмысленных предрассудков, всасываемых с молоком матери, которые потом становятся поперек дороги всем их желаниям. Мы уже выпустили немало ценных книг, где нагляднейшим образом показываем, что любовь к самому себе есть основа всех человеческих поступков и что любовь к ближнему, привязанность детей к родителям, горячая и нежная любовь, милость королей – только утонченные формы себялюбия. А раз пружина наших поступков – любовь к самому себе, то естественной целью их должно быть удовлетворение наших желаний. Об этом хорошо знали законодатели и потому так составляли законы, чтобы можно было их обойти, чем люди не упускают воспользоваться.
Женщины этого слоя называются по-итальянски onorate, что значит «уважаемые». В самом деле они заслуживают этого – благодаря поведению и, если сказать вам всю правду, благодаря умению сохранять в тайне свои любовные интриги.
Окна и ставни закрыли, но то, что я видел, произвело на меня сильное впечатление, потому что какой же человек может хладнокровно созерцать зрелище домашней жизни. Такого рода картины приводят к женитьбе.
Природный инстинкт заставляет женщин содрогаться перед каждым бессердечным поступком. Подчиняясь ему, я решила дождаться тебя здесь и в последний раз проститься с тобой.
Сабдек, не обращая на это внимания, кланялся со всем усердием и, кроме того, в собственноручных записках наказывал своим потомкам всегда преклоняться перед царями, их статуями, фаворитами, любовницами, даже перед их собачками.
Моя поэзия – универсальный инструмент, особенно описательная, которую я, собственно говоря, создал. Она служит для описания предметов, которые не стоят того, чтобы на них обращали внимание."
